Господин в кепке “New York” и футболке со славянскими рунами брезгливо морщил нос и стрелял глазами в лица попутчиков. Его соседи по транспорту и несчастью занимались тем же, прикрывая лицо платком или натянув рубашку на нос. Маски не было ни у кого, хотя она вряд ли бы кого-то выручила.

Кто-то портил воздух.

— Да кто ж это пердит всю дорогу?! — не выдержал господин в кепке.

— Воистину! Прекратите немедленно или подите прочь из автобуса! — поддержали попутчики его мысль на разные голоса.

Переполненный автобус нёсся по трассе, везя домой рабочий класс, студентов и прочих людей разного возраста, пола и вероисповедания, оказавшихся волею судеб в тесной железной коробке. Среди пассажирских лиц сильно выделялась безмятежная физиономия старца, стоящего у окна. Его седая борода спадала до груди, смеющиеся глаза были полуприкрыты, а на губах блуждала улыбка. Господин в кепке всё понял:

— Милсдарь! — обратился он к старцу, — позовольте обратиться к вам с вопросом?

— Сделайте одолжение, — благосклонно и припадая на “о” ответствовал старец.

— Не вы ли изволите пердеть всю дорогу?

Старец улыбнулся, посмотрел своими ясными глазами в лицо собеседнику и ответил:

— Не правда ли, что мы видим в людях лишь отражение самих себя?

— П-простите? — немного растерялся рунический кепочник.

Старец усмехнулся и продолжил:

— Когда мы думаем, что видим людские пороки, мы на самом деле видим лишь себя. Разве можем мы увидеть зло, коли его нет в нашей же душе? Попрекая других людей в том или ином деянии, разве не свои же пороки мы выводим на свет? “Так может поступить только человек, чьей душой овладел порок”, — думаем мы, когда судим чужие поступки. Но кто мы такие, что так уверены в намерениях чужой души? Вот и получается, что, обвиняя кого-то в злобном деянии, мы лишь говорим себе и другим о склонностях своей же души.

Народ в автобусе притих. Тем более, что с начала беседы последний пук уже выветрился, а новых не прилетало. Автобус выл свою дорожную песню, покачиваясь на трассе. Немного подумав и шевельнув желваками, кепочник сказал:

— Я категорически не понимаю, к чему вы ведёте.

Посмотрев в пространство повыше головы собеседника, как будто ища за его спиной подходящую мысль, старец улыбнулся и сказал, посмотрев в глаза господину в кепке и рунах:

— Делая замечание ребёнку, который наступил вам на ногу, вы можете накричать на него и обвинить его в том, что он сделал вам зло, и, — старец покосился на испещрённую рунами футболку, — следуя языческим предрассудкам ещё и сами можете наступить ему на ногу, но уже намеренно. В движениях души ребёнка не было зла, лишь стихия, которой он не вполне овладел. Вы же как раз совершаете зло, попрекая его и делая то же с умыслом.

Кепочник прикрыл глаза, медленно выдохнул и хотел уже что-то сказать, но старец продолжил:

— Многие люди имеют склонность упрекать других людей в своих же пороках. Жадный человек даже в щедром разглядит жадность и будет считать самым щедрым себя. Лживый человек даже в честном разглядит лжеца, считая, что все лгут, кроме него самого. Безответственный человек будет призывать к ответственности всех встречных. Как та мартышка у зеркала… Короче, я хочу сказать, что это ты сам пёрднул!

И, пока пассажиры переваривали услышанное, старик издал громкий треск чуть пониже спины и рассмеялся.

— Это вы сами здесь напердели! Все, кроме меня! Поняли? Если вы чуете вонь, то это вы, ВЫ САМИ НАПЕРДЕЛИ! АХ-ХА-ХА-ХА!

Автобус подъехал к остановке и раскрыл двери, через которые старика взашей вытолкали на улицу, не потрудившись спросить, его ли это остановка. За мгновение перед тем как дверь закрылась, пассажиры услышали, как мудрец крикнул им с улицы:

— А ещё вы все обосрались!